6 мин.

Однажды чехи уже украли наше золото

Никита Петухов вспоминает старую обиду.

В 1998 году пломбир в стаканчике стоил около двух рублей, и мой удачный день от неудачного отличался исключительно количеством мороженого. Наивно, конечно, но в 11 лет в принципе нормально.

Вместе со всей страной я привыкал жить в мире, из которого насовсем исчезло слово «тысяча», точнее «тыща»: с первого января по России растекалась деноминация, и все ценники в стране похудели ровно на три нуля. Поход в магазин перестал быть увлекательным боевиком: прежде хлеб стоил аж восемь тыщ, теперь — каких-то восемь рублей. Пришла такая версия вполне Советского Союза, не из телевизора, хмурого, с цензурой и железным занавесом, а из рассказов родителей, легкого и веселого, с пионервожатыми и эклерами по три копейки.

В феврале легкая и веселая версия Советского Союза до кучи вернулась и в хоккей — на Олимпиаду тогда впервые отпустили игроков НХЛ, и за Россию приехали играть те, кто сбегал еще из СССР. И кого я знал только по выпускам хоккейной программы на второй кнопке российского телевидения. Павел Буре, Сергей Федоров, Алексей Яшин и Андрей Трефилов (почему-то мы с пацанами считали, что он круче Шталенкова) вместе, в одной команде, против всего мира.

Тогда хоккей я в основном практиковал и читать о нем было просто нечего: мне были известны примерно четыре звезды остального мира — Линдрос, Селянне, Ягр, Модано — и никого из соперников я не боялся всерьез. Поэтому даже невызов Ларионова и Фетисова, о котором вскользь говорили в новостях, рассматривал как досадный, но второстепенный факт. Как, кстати и то, что наша главная звезда Сергей Федоров (а я уже тогда понимал, что он круче Буре) к тому моменту полгода не выходила на лед — в то время он старательно воевал с «Детройтом» за деньги, которые легко разбазарит на закате карьеры, и сидел без команды. Все эти детали перекрывались однозначным ощущением момента: советская школа наносит новый удар. Легкая эйфория кружила голову — золото, категорическое золото и больше ничего.

Я хорошо помню, что тогда, чуть ли не в последний раз в истории, наши ожидания не были нашими проблемами. Одиннадцатилетнему мне было не до качества хоккея, а по результатам у той команды все было отлично. Все сделали, как и должны были — девять очков в относительно простой группе с финнами и чехами; наша победа над чехами (2:1) в последней игре предвариловки отправила их на верную смерть, а нас — на желтую дорожку. Гашек и компания двинули в ту часть сетки, где тусовались США и Канада, финалисты Кубка мира-1996. А Россиян в четверти ждали белорусы, в полуфинале шведы или финны. Никогда больше наш путь на олимпиаде не будет таким гладким.

Впрочем, так далеко мы тоже не зайдем никогда.

Чехи как соперник по финалу выглядели вполне комфортно. Кроме сомнительной спортивной приметы о том, что на одном турнире сложно дважды выиграть у одного и того же соперника, не смущало вообще ничего. Перебитые и гордые, они пережили ад в плей-офф — бодались с канадцами, пока Россия устраивала кавалерийский налет на Финляндию. У нас не было особенной кредитной истории и причин ждать подвоха. К тому же, вы же помните, мы победили в группе.

Я не помню о том турнире и о той сборной Чехии ничего специфического — до момента, когда я начал делать отметки во время игр, оставалось лет шестнадцать. В голове осталось ключевое. У них в воротах играл Доминик Гашек, где-то в нападении ветеранствовал Яромир Ягр, а в защите жестил Петр Свобода. У России был великий тренер — говорят, Владимир Юрзинов тогда не стал перегревать команду установками и многие решения отдал самим игрокам, которых уважал. Тогда, 1998-м, не было КХЛ и убивать в интересах сборной было просто нечего. Не было длинной паузы, а ФХР не имитировала четырехлетнюю подготовку.

Тогда наши лучшие приехали за три дня до старта турнира, сыгрались как могли — и смотрелись на Олимпиаде лучше всех, не требуя сплотиться вокруг сборной. Я помню, что главную шайбу забросил как раз Свобода — вообще-то защитник-домосед, о котором я в следующий раз услышу только когда карьеру в НХЛ закончит Вадим Шипачев: Свобода осенью-2017 был его североамериканским агентом. Я помню, что финал давался не очень, но мы не выглядели совсем плохо. Я помню, что наш лучший момент был у Валерия Каменского. Я помню, что чехи перекрыли наших главных звезд — Павла Буре и Сергея Федорова. Я помню, что словосочетание «красная машина» за тот финал было произнесено ноль раз — как, кажется, и за весь турнир, хотя мы были очень горячи. Через двадцать лет та сборная и те Олимпийские игры выглядят идеальными.

Реклама 18+

И всю эту радость нам обломали чехи. За двадцать лет после Нагано у России было четыре полноценных Олимпиады с лучшими из лучших, и времени на то, чтобы взять золото было сколько угодно. За эти двадцать лет нашим самым неудобным соперником стали финны, самым принципиальным — канадцы, а самым политическим — США. Но самый главный матч на Олимпийских играх мы проиграли сборной Чехии — за двадцать лет в этом смысле ничего не изменилось. Когда я вижу Ягра, я вижу не хоккейного супермена. Я вижу лицо с обложки команды, укравшей у хоккейной России лучший момент в ее истории. 

Сейчас контекст совсем другой. Да, в сотый раз: Россия грохнула четыре года и внутренний чемпионат, чтобы подготовиться к войне, которую отменили. Нашего тренера если и назовут великим, то очень-очень нескоро. От сборной и близко нет такого же ощущения праздника — неделю назад мы вообще проиграли словакам. Эта не идеальная, суровая, упитанная нефтяными деньгами команда ползет не за лучшим результатом в истории, а за спасением — никакими медалями кроме золотых в Пхенчхане-2018 эти парни не оправдаются. 

Сборная Чехии тоже другая, тоже не кажется великим соперником и тоже готова выкинуть нас из игры. Как и двадцать лет назад, совсем не обязательно выглядеть лучше них на голову. Их надо просто пройти и забыть. А если со счетом 1:0 и с решающим броском Андрея Зубарева, будет даже иронично.

Еще больше настоящих эмоций — на канале «Шайба!»

Чешский вратарь, с которым будут проблемы. Как с Гашеком

Полуфинал против чехов – это плохо

Фото: flickr.com/Spitfire13; Gettyimages.ru/Brian Bahr, Jamie Squire; REUTERS/Mike Blake